Не убивай - Страница 37

К оглавлению

Грузовичок проехал вверх пару сот ярдов и остановился перед воротами.

Обостренным слухом полковник слышал, как долго говорили охранники на

мандарине и, наконец, медленно открылись мощные огромные ворота

объекта. Поднявшись выше на тридцать ярдов, грузовик остановился. В

течение последнего подъема он отчетливо мог видеть две пары ног в

черных армейских бутах. А теперь он уже видел несколько десятков пар, со

всех сторон под днищем образовалось несколько стволов, направленных на

него.

- А вот это провал! - подумал полковник.

- Очень медленно клади оружие, амиго, - сказал нараспев сладким голосом

по-английски невысокий усатый мандарин, видимо, начальник патруля.

Рядом, если так можно выразиться, счастливо блестела физиономия

охранника, которому не удалось с утра поймать этого наглейшего

диверсанта.

Сильными ударами стволов полковника вытолкали из-под автомобиля и

вмиг каре замкнулось. Били молча, сильно, ботинками, прикладами, ладонями, ногами. Первые удары он еще контролировал, но несколько

мощных профессиональных апперкотов отправили дукса в глубокий нокаут, превращая его в отбивную.

Сознание медленно возвращалось к нему. Он потихоньку попытался

разглядеть чего-нибудь сквозь щелки ресниц, но видел лишь черно-

фиолетовую темноту. Единственное, что он мог еще понять, так это то, что

он пока еще жив. Вдруг кто-то коротко сказал что-то непонятное и дукса

окатили ведром холодной воды. Притворяться было глупо. Он лежал на

камнях плаца, обнаженный, с ранами и кровоподтеками.

- Вставай, - невесело сказал тот же сладкий голос, - вставай, амиго!

Полковник медленно поднялся. Четыре карабина направились ему в грудь.

Тогда он выпрямил плечи, собрался с силами, гордо улыбнулся разбитыми

губами, насмешливо скользнув по холодным глазам караульных, и

посмотрел на небо. Офицер прочитал что-то невнятное.

- Видимо, последнего слова не будет, - подумал он, - и к лучшему!

Как профессионал, он давным-давно был готов к такому исходу. Сладкий

тип сжато прохрипел:

- Готовься!

Одна часть его души, ликуя немыслимым страхом и младенческой

чистотой, уже озарялась поднимающимся вверх невероятным светом.

Другая часть, со всеми крепкими привязанностями, с его израненным

болящим телом, держалась только духом борца.

- Пли!

Хорошо быть этаким довоенным берлинским профессором, читать лекции

озабоченной молодежи, выдавать экспромтом не очень понятные

многочисленные силлогизмы, обозначать сентенции, поучать или же

смешить аудиторию, иногда чувствуя себя чуть ли богом. Стараться не

опаздывать, вовремя по утрам готовить омлет с беконом и помидорами, не

пропускать тренировки. За последние семь лет их общей жизни Томас стал

настоящей второй половинкой, надежным, как университетский кампус.

Гармонирующая профессорская чета иногда, казалось, была неразделимой.

Она называла его «зайчик», а он ее «мое сокровище». Когда он ненадолго

уезжал, мобильник становился мелодичным продолжением их разговоров, а

во время лекций и семинаров они постоянно обменивались сообщениями.

Поэтому, когда вдруг он неожиданно куда-то исчез, она слегка

занервничала. Они только что были вместе в холле, он побежал заказать

пару сэндвичей, а она присела к столику. Через десять минут уже

начиналось следующее заявленное выступление. Она закружилась по

быстро редеющему холлу.

- Блеск, - подумала она, - он застрял в туалете.

Она приблизилась к мужскому туалету в границах приличий, но вместо

ожидаемого Томаса оттуда выскочил долговязый очкарик, а затем вновь

воцарилась тишина. Она сбегала в лекционную, уже лишь для проформы.

Самое ужасное то, что мобильник отвечал ей длинными гудками.

Она металась по бесконечному кубу клуба де Гонгконга, задевая людей, которые казались ей сонными мухами. Внезапно она увидела полицейских

и мужчин в штатском. На полу были разложены черные ящики. Некоторые

из них были помечены мелом. Рядом суетился фотограф со штативом. Она

была на грани истерики. Как будто бы ее вовлекают в дурной водевиль, 82

обжигая цепью внешних сил. Медленно и отстраненно она закружилась по

нескончаемым пролетам и коридорам клуба.

Возле какой-то полутемной лестницы она услышала тяжелое рычащее

дыхание и кто-то крепко обхватил и сильно толкнул ее. Нестерпимая боль

совпала с ее истерическим криком. Она профессионально съездила

насильнику в пах, тем самым ослабила его хватку и бросилась вниз по

лестнице с истошным визгом. Но огромный серый огромный капюшон

надвигался всё быстрее и быстрее.

В любой строгой глубокой системе взглядов на донышке видится бог. С

рождения в ребенке заложена вечно мятущаяся бессмертная душа человека.

В младенчестве она ликует и плачет и невиданными яркими сочными

красками рисует свое детство, которое остается в памяти у смертного

главной опорой до конца его дней. Классическая европейская философия

вынужденно признает де факто вложенную в ребенке априори готовую

систему знаний со своим собственным эго. Древние книги сходятся в

понятии новорожденного махата, могучего младенца, легко и играючи

создающего новые миры. Куда непонятнее откуда берется коллективное

бессознательное, память предков и где это находится. Еще непостижимее

понятие духа, абсолютного духа и тем более святого духа.

Древние книги утверждают, что этот орган, размером с палец, находится в